Когда человек публично делится шокирующими фантазиями, например, о сексуальной жизни родителя, это кажется криком о помощи. Однако попытки мягко «понять и поддержать» часто лишь усугубляют проблему, позволяя автору прятаться за ширмой ложных оправданий. Жесткий, безжалостно точный ответ, становится актом настоящей помощи.

В этой статье мы проанализируем высказывание С. на одном из психологических форумов.

У мамы уже больше двадцати лет нет мужчины. С тех пор, как отец ушёл, её мораль не позволяет ей завести любовника. А у меня в голове сидит странная и пошлая мысль: мне хочется, чтобы её трахнули. Но не я, а другие, и чем больше мужчин, тем лучше. Что делать с такими желаниями?

Почему «забота о маме» — это иллюзия

В этом примере мы видим откровение взрослого мужчины о его фантазиях на тему сексуальной жизни своей матери, которая долгие годы живет одна.

Первая реакция — отторжение и осуждение. Вторая, более взвешенная, но неверная — попытка найти рациональное зерно и «заботу» о материнском одиночестве, смягчить тон, увидеть в шокирующем тексте «запрос о помощи». Однако в таких случаях именно первая, интуитивная и жесткая оценка оказывается наиболее точной и, как это ни парадоксально, терапевтичной.

Попытка облагородить подобный текст, интерпретировав его как заботу сына о матери, является искажением. Это не забота, а проекция собственного внутреннего конфликта. Суть сообщения — не в желании устроить личную жизнь родителя, а в агрессивной провокации, рассчитанной на шоковую реакцию аудитории. Это форма цифрового эксгибиционизма, где публика становится невольным свидетелем и соучастником табуированной фантазии.

Механизм отрицания: что скрывается за словами «но не я»

Показательным является отрицание автором собственного участия в описываемой сцене. Акцент на том, что действовать должны «другие мужчины», а не он сам, — это не случайная оговорка, а краеугольный камень всей психологической конструкции. Такое отрицание является классическим признаком работы мощных психологических защит. Оно с абсолютной точностью указывает на то, что первоисточником фантазии является как раз вытесненное и абсолютно неприемлемое для сознания желание самого автора.

Психика человека устроена так, что она пытается защитить себя от непереносимых конфликтов. Когда возникает мысль, несовместимая с Эго и моралью, она может извращенно трансформироваться. Так, собственное инцестуозное влечение превращается в фантазию о «других мужчинах». Это позволяет временно снизить тревогу, но приводит к усилению невротизации. Человек начинает бороться с воображаемыми «другими», вместо того чтобы признать проблему в себе.

Конфронтация как акт милосердия

В ответ на подобные провокации возникает искушение проявить «такт» и «понимание». Но мягкость и дипломатия здесь не подходят как решение. Они создают у человека иллюзию, что его проблема — это нечто, подлежащее обсуждению в рамках вежливой беседы, некий «сложный жизненный запрос». Это играет на руку сопротивлению и мешает осознанию истинной тяжести состояния.

Жесткий, безжалостно точный ответ, называющий вещи своими именами выполняет несколько важных функций. Он работает как конфронтация, обнажающая реальное положение дел. Такой ответ служит четким зеркалом, отражающим человеку не приукрашенную картинку, а то, что он на самом деле предъявил миру. Это лишает его возможности прятаться за ложными мотивами и заставляет увидеть голый симптом.

Такой подход — это не осуждение, а высшая форма уважения к масштабу проблемы. Человек должен осознать, что ему требуется консультация специалиста, что он встретился не с бытовой сложностью, а с потенциальным расстройством, требующим серьезной диагностики. Только такой шоковый эффект может пробить мощные защитные барьеры и создать мотивацию для реального обращения за лечением. В этих обстоятельствах прямая и бескомпромиссная оценка является единственно верным и этичным актом помощи.